Реплика: То есть из них лидер не вырастает?

Ответ: Нет. Только лишь индивидуальная победа себя над собой – в этом побеждай.

Вопрос: То есть современный мир, который на этом стоит, – вы его не принимаете?

Ответ: Это уж точно! Я думаю, все, кто меня слышат, читают, понимают, что современный мир – я его принимаю в том виде, в каком он есть, для того чтобы его изменить.

Вопрос: То есть сказка на самом деле рассказывает о том, что действительно будет? Что добро восторжествует над злом?

Ответ: Обязательно. Иначе ничего бы не начиналось. У всех сказок обязан быть хороший конец, потому что он уже задан изначально.

Вопрос: А сказки с плохим концом – что с ними?

Ответ: Нет такого. Значит, они недосказанные.

Сказку пишут именно с конца. Но конец хороший должен быть в том, чтобы существовала завязка, развязка, кульминация. В общем, всё-всё и обязательно хороший конец. Он задуман уже изначально.

Мой вывод такой: сказка должна начинаться с завязки. Затем должен следовать какой-то показательный процесс. Воспитательный, обвинительный и так далее. Герои должны расходиться и быть недовольны тем, что происходит: этот хотел убить и не получается, этот хотел удрать – не получается, эти хотели пожениться – не получается и так далее.

То есть они не могут во всей этой завязке между собой найти: а кто же ту сказку пишет? Творец! Вот когда они постепенно-постепенно отчаиваются в решениях, каждый по-своему: "Что же делать?", тогда они начинают понимать, что они находятся под высшей волей, и тогда у них начинает все получаться, сближаться. И оказывается, что эта высшая воля, высшая сила – она и приводит их к правильному решению, к хорошему концу. И торжествует добро.

Вопрос: Вы сейчас на самом деле говорили о нашем времени?

Ответ: Именно в наше время начинает проявляться эта высшая сила в разных состояниях, когда у человечества нет другого ответа на вопросы, кроме как сказать, что это высшая сила.

Реплика: И эта недобрая сказка, как кажется человечеству, начинает двигаться…

Ответ: И тогда она будет доброй! Потому что она указывает тебе на наивысшее решение – на Того, кто это зачал, начал развивать и делать, и сейчас должен закончить.

Вопрос: И нас подводят к любви, к счастью?

Ответ: Да!

А то, что потом пишут, так пишут в том числе и про ВОЗ: почему ВОЗ об этом не кричало, не ругало?

От богатых стран, от их правительств, от их министерств здравоохранения нечего ждать! Они думают только о себе! И правы! А кто же будет думать о них? Они думают о себе. У них есть ресурсы, есть возможности, связи и всё. А у бедных стран нет.

ВОЗ должна думать, это же Всемирная организация здравоохранения!

Я считаю, что должно быть на всех по-равному.

Но это естественно – наш мир. Что мы сейчас начинаем возмущаться? Как будто это только сейчас появилось и не было никогда. Они прекрасно все знают, понимают. У них есть цифры, у них есть всё. И они не ставят никаких условий.

Допустим, 25% от лекарств, которые вы покупаете, идет в бедные страны. Это такой дополнительный налог.

Но кто будет с этим считаться? Никто не пойдет на это – кто такая ВОЗ?

Вопрос: Вы все время говорите, что человечество и человек, так или иначе, рано или поздно, должны прийти к осознанию зла, что они законченные эгоисты. Вот это является шажком к осознанию зла?

Ответ: Нет, никакого шажка, потому что никому до этого дела нет. Никто не сожалеет. Никто!

Вопрос: А на что вы рассчитываете тогда, когда говорите об объединении, о связи, о любви, то, к чему мы должны прийти? На что вы рассчитываете, если вот такие мы все?

Ответ: Я не вижу, чтобы человек уступил что-то другому. Наоборот, чем больше мы развиваемся, тем мы становимся жестче, черствее: "Я не уступлю!".

Вопрос: Когда произойдет точка переворота? Когда во мне что-то екнет, щелкнет?

Ответ: Это не точка переворота. Это будет так, что я готов буду чем-то поделиться с другими, как какой-то дополнительный налог. Как я сказал про 25%, допустим.

Я считаю, что должно быть международное правительство, которое будет заниматься такими вещами. Сейчас будет очень много мировых проблем, климатических, всевозможных. То есть все проблемы, которые у нас были когда-то распределены по государствам, по поясам и так далее, сейчас это будет все глобально.

Мы будем явно видеть: в той же Австралии пожар – явным следствием этого будет наводнение в Китае и в Сибири, и так далее.

Вопрос: Куда это нас направляет?

Ответ: К тому, чтобы мы ощутили зависимость друг от друга. Так ощутим. Только страданиями. Человечество ничего не может сделать.

Вопрос: Когда мы придем к состоянию, что мир – одна семья? Нас доведут страданиями? Доведут всё-таки до такого состояния?

Ответ: Я думаю, что да, потому что иначе другого пути нет, мы обязаны закончить исправление мира. Сейчас мы входим в состояние, когда начинаем постепенно осознавать, но очень-очень постепенно и издалека, что мы являемся общей системой.

Но пока еще никто не хочет с этим считаться. Тут нужны какие-то очень особые проявления со стороны природы, чтобы мы все осознали, что мы связаны, что мы в одной лодке, а не континенты и страны, и правительства, и народы. Вот тут нам надо будет осознать это серьезно.

Вопрос: То есть природа предложит какое-то следующее упражнение человечеству? А потом еще следующее, пока не осозна́ем? Вы думаете, это так будет идти?

Ответ: Да. Это постепенно нас будет учить. В итоге мы поймем, почувствуем! Главное – почувствуем, а не просто скажем, что мы одна семья, красивые такие лозунги. А мы почувствуем, что действительно являемся одним общим целым, и мы не можем думать об одной части человечества без другой. Потому что мы увидим все человечество как один организм. Ты не можешь здесь отрубать руку, а там смеяться и делать какие-то карнавалы.

Вот такое должно быть ощущение у нас у всех.

Но это может быть очень быстро. Когда ты чувствуешь укол, ты мгновенно понимаешь: "Хватит! Я согласен".

Все будет хорошо.

Вопрос: Когда?

Ответ: Побыстрее, я надеюсь.

Ты уже становишься участником его судьбы. Поэтому ты должен сделать так, чтобы его представление о тебе, о танцах, о твоем искусстве все равно осталось положительным, даже хотя и мимолетным. Это первое.

Второе: попытайся создать в нем впечатление, что танец формирует человека. Потому что человек хочет выразить себя через танец.

Танец – это, можно сказать, самое древнее и самое устойчивое природное выражение себя. Посмотрите, как танцуют примитивные народы около костра друг с другом. Голубки кружатся друг с другом и так далее. Это всё в танце. Это не речь наша, которая потом создавалась, а танцы.

То есть танец – это внутреннее выражение порывов души, стремление. Поэтому это очень серьезный язык природы, очень глубокий, самый естественный.

Балет может выразить абсолютно любые чаяния, желания, переживания, сопереживания – всё. И не надо ничего говорить. Если это настоящее действие, то буквально любое движение мизинца или поворот головы – это всё!

Это целая наука. Мы же знаем, что существует наука о мимике, о движениях. И все это связано с природой человека, с его местом проживания и так далее. Это очень глубокий разговор, это очень далеко от нас сегодня. Мы сегодня вообще заблокированы от всего этого.

Танец – это выражение души. Этим можно человека поразить, заразить, привязать к себе, утянуть, покорить.

Вопрос: Это красиво! А вы танцем занимались когда-нибудь?

Ответ: Нет. Я просто понимаю это. У меня есть какая-то внутренняя тоска, что люди этим не владеют, в том числе и я.

Об этом можно говорить очень много, потому что здесь не наслоение всевозможных школ, периодов истории. Это на самом деле язык души.

Реплика: Егор еще спрашивает: "Как сохранить уникальность каждого ребенка, который приходит?"

Ответ: Для этого надо быть очень серьезным преподавателем, брать к себе, может быть, парочку учеников и не больше, как это делали древние мудрецы. Они не принимали огромные школы. Бывало, конечно, такое, как у рабби Акивы, но обычно это были два-три человека, с которыми мудрец занимался и всё.

Танец – это на самом деле язык. Я не говорю о современном балете. Я говорю о том, что можно выразить через движения.

Вопрос: То есть, преподавая танец, можно вырастить на самом деле мудреца?

Ответ: Конечно! Это не танец, ты преподаешь ему язык общения с другими людьми. А кроме общения, в принципе, нам ничего не надо. В этом и заключается исправление мира. Так что, на самом деле танец, как о нем говорит наука каббала, – это просто высший пилотаж.

Это сближение чувственное, причем без слов, даже без музыки. Это выражение, в котором нет ничего наносного, хотя и слова, и музыка всё это могут дополнить. Но при правильном выражении движение тела – оно достаточно. Мы видим, что у животных в этом заключается всё. Одно животное видит другое, и они понимают друг друга, взаимодействуют.

Вопрос: А какая цель должна быть у учителя, который преподает этот язык общения – танцы?

Ответ: Язык – он тоже очень специфический. Здесь невозможно навязывать человеку язык, потому что каждый язык – это ограничение, это насилие. Ты его заставляешь именно таким образом выражать себя. А в движении, в танце если человек полностью расслабляется, то тогда он может выразить себя, и остальные его поймут именно из-за того, что он выражает себя самого и только.

Вопрос: То есть задача учителя, по большому счету, – чтобы его ученик был самим собой в танце?

Ответ: Конечно. Именно в том, чтобы освободить его от любых внешних ограничений.

Вопрос: Как же это? Это невозможно преподавать!

Ответ: Преподаешь ты только то, как можно освободиться от своих внутренних ограничений. А затем ты уже поёшь свое, выражаешь себя. И здесь нет ничего! Остальные просто должны как можно больше отменить себя, войти в тебя, в твое понимание какого-то внутреннего переживания, и тогда они поймут, что ты танцуешь.

И без музыки, без слов, без ничего – одни движения.

Реплика: То есть, в принципе, искусство слушать и есть главное искусство?

Ответ: Да. Этим Ларри Кинг и был знаменит. У нас ничего не было заранее назначено. Неожиданная встреча. Я практически отвечал на вопросы, которые его интересовали. И ни в коем случае не как интервьюера, а как человека, который хочет разобраться немножко в жизни, с тем, что у него в семье, что у него в жизни, с работой, со взглядом на мир.

Он меня понял. То есть у него не было такого автоматического включения на то, что только ему надо, а остальное все неважно, как обычно есть у всех газетчиков. Нет, он это все впитал в себя для себя.

Вопрос: Скажите, пожалуйста, какие должны быть главные качества у ведущего? Чтобы раскрыть человека, что нужно уметь?

Ответ: Чтобы раскрыть человека, надо войти в него. Не надо его раскручивать.

Не надо, потому что ты́ его раскручиваешь, и он, поэтому, как ребенок в твоих руках, очень легкий, внешний. Это не его внутренняя суть. Сделать надо так, чтобы человек раскрылся сам, причем таким образом, чтобы он начал раскрываться во всем, о чем даже не думал, не представлял, что сможет когда-то говорить.

Вопрос: И это происходит, когда тот, кто спрашивает, задает вопрос и как бы отменяется и слушает?

Ответ: Даже не только отменяется, а когда хочет войти в собеседника, посочувствовать, быть вместе с ним, не просто сопереживать. И уж тем более не показывать, что ты его подлавливаешь на чем-то или ты его раскручиваешь на чем-то. С Ларри Кингом я почувствовал, что это человек, который на самом деле заинтересован в том, чтобы понять меня.

В то время у него были проблемы с его близким человеком, очень больным. Он отключился от этого и вошел в то, что я ему рассказываю. Это захватило его больше, чем его личные проблемы, и поэтому ему было так интересно со мной, и он задержался еще на этом интервью. И не хотел уходить, он держал меня за руку.

Я просто понимал, что ему надо, что от меня он едет в больницу, и так далее. Было впечатляюще. То есть в итоге я проинтервьюировал человека. Хотя это не моя специальность, не моя задача, но я впечатлился от него. Вот именно этим поворотом – тем, что он может сделать. Он остался человеком.

Вопрос: Кого бы вы сейчас запустили на европейские подиумы?

Ответ: Я бы демонстрировал очень практичную одежду, которая не стесняет движение, которая была бы удобная, ноская и всё. И не криклива.

Вопрос: То есть может быть, как вы считаете, кутюрье и высокая мода на очень простой одежде?

Ответ: На удобной! Не на простой, может быть, а на удобной.

Я люблю куртки со многими карманами, штаны, которые удобно сидят, и которые не надо отглаживать.

Что-то такое, очень удобное, которое не стесняет никаких движений. Ты можешь везде сидеть, делать что хочешь, оно не пачкается. Вот что надо изобрести – чтобы одежда не пачкалась. Даже если я провалюсь в банку с краской – вылезаю оттуда, становлюсь под душ, и с меня это смывается даже без мыла.

Так и должно быть! Пусть изобретут! А то они специально изобретают такое, что быстро пачкается, ломается.

Вопрос: То есть вы даже не за то, чтобы было много одежды в шкафу, а только необходимое и повседневное?

Ответ: Я думаю, что если человеку нравится, во что он одет, то ему нет смысла менять. Это всё только пустая мода, которая ему навязывается.

Вопрос: И ничего не вернется? То есть мы подошли к простоте?

Ответ: Ничего не вернется! Самое четкое направление – удобство. Чтобы не отталкивало других, было удобно тебе.

Реплика: Красиво и удобно.

Ответ: Красиво – значит, в чем? Чтобы у людей возникло желание тебя погладить. Вот как шелк, как шерсть… Что-то такое приятное. Это должно быть. Эта одежда дополняет образ человека.

Вопрос: А что же такое происходит? Что в ней спало, что возбуждается?

Ответ: Материнство, связь, отношение к ребенку – это все начинает возбуждаться в действии, в жизни. Тут она и способна забеременеть.

Вопрос: А почему дают женщине такое испытание?

Ответ: Это невозможно разгадать. До сегодняшнего дня мы видим, насколько это все окутано такой высшей тайной, что ничего не сделаешь. Вот не зачинает и не может зачать. Всё.

Мы видим из Торы, что у всех наших праотцов были проблемы с зачатием детей.

Но не успокаиваться ни в коем случае.